27 мая 1937 года в исторической части Питера, на Петроградской стороне, родился писатель Андрей Битов. С Северной столицей России была связана значительная часть жизни — его школа располагалась у Фонтанки, в Ленинградском горном институте он получил свою первую «корочку» (вторая — диплом Высшего курса сценаристов и режиссеров, была получена уже в Москве). Наконец, пространством, где возникает художественная реальность его романа «Пушкинский дом», стал родной город и локации, связанные с опять-таки ленинградским Институтом русской литературы. Это произведение стало камнем, положенным в «несущую стену» отечественной классики. О масштабе личности литератора, которому сегодня могло исполниться 85 лет, «МК» рассказал писатель и драматург, президент Русского ПЕН-центра Евгений Попов.
«Гуру андеграунда»
— Евгений Анатольевич, расскажите историю взаимоотношений с Битовым. Вы были близкими друзьями?
— Если меня спросят, имея в виду Андрея Георгиевича Битова: «Что у тебя общего с ним?», то я не стану поминать «Метрополь», годы испытаний и потерь, пьянки, встречи и разговоры в Москве, Питере, Берлине, Лондоне, Софии, Переделкине, Питере, общие дела — как мы, например, с помощью школьной линейки делили с неизвестным мужиком на троих во время сухого горбачевского закона бутылку 0,75 водки в магазине «Рыба», что существовал до совсем новых времен «дикого капитализма» на Красносельской, около трех вокзалов, где он, коренной ленинградец, жил столь долго, что у него на подоконнике выросло дерево.
А отвечу, как скромный персонаж замечательной пьесы Людмилы Петрушевской «Чинзано», повествующей о выпивающих людях Империи Битова:
Общего у меня то, что я люблю его.
А уж любил ли он меня — не суть важно.
— Каково его место в русской неподцензурной словесности? Какую роль он сыграл?
— Точно такую же роль, как официальная. Она позволила ей выжить и развиваться. Я имею право так рассуждать, так как в официальной литературе пробыл всего лишь 7 месяцев 13 дней, после чего был низвергнут в андеграунд. Где обнаружил, что и там литжизнь вершится ровно по тем же законам, что и наверху. Здесь тоже есть свои литературные генералы, графоманы, карьеристы и даже стукачи.
Битов был гуру андеграунда. Он официал, но его имя всегда связывали с запретным. То ли Питер, удаленный от Кремля, был тому виною, то ли проросший в социалистическую действительность Серебряный век, но Битов всегда пользовался особым уважением читающих интеллектуалов.
— «Подпольный» альманах «Метрополь» можно себе представить без Битова?
— Участие Битова в «Метрополе» наряду с Аксеновым, Ахмадулиной, Вознесенским, Высоцким повышало статус как этого неподцензурного издания, так и самого Андрея Георгиевича, демонстративно отстранившегося тем самым от официальных писательских большевиков. Он был среди прочих РЕАЛЬНЫМ составителем и редактором «Метрополя». Именно он привел в альманах Юза Алешковского, юного Петра Кожевникова, религиозного философа-неофита Виктора Тростникова, поэта Карабчиевского.
— Почему тогда он называл себя «непрофессиональным писателем» — это же не кокетство? Связана ли такая рефлексия с постмодернистским взглядом на автора/писателя?
— Он мог называть себя кем угодно, но он был суперпрофессионален. Об этом говорит не только поразительная отделанность его текстов, но и то, что он, в принципе написавший немного, выпустил за свою жизнь дикое количество книг, возвращаясь к старым текстам, сюжетам и так далее. А также умел строить писательскую карьеру, в чем нет ничего дурного и о чем хорошо написал знавший его с детства писатель Валерий Попов в книге «Горящий рукав». Битов дал мне рекомендацию в Союз писателей СССР. Он был умнейшим человеком, и это исключение среди крупных русских писателей второй половины ХХ века. То есть я вовсе не хочу сказать, что Василий Аксенов, Виктор Астафьев, Фазиль Искандер, Василий Шукшин были глуповаты. Я о том, что создание прозы поверялось у них данным им от Господа даром прозы. А у творца многих прозаических шедевров Битова — даром ума и сопутствующей этому уму рефлексии.
Именно он стоял у истоков Русского ПЕН-центра и первым забил тревогу, когда после 2014 года правозащитную ПИСАТЕЛЬСКУЮ организацию пытались, вопреки постулатам ее основателя Джона Голсуорси, превратить в митинговое политическое сообщество. Битов всегда писал и всегда знал, что именно он пишет.
Я, впрочем, на этом своем утверждении не настаиваю, потому что кто я такой, чтобы Битову определения давать? Без меня таких определяльщиков в его биографии было предостаточно. Начиная с того «совецкого», который пустил в обиход на заре его писательской юности малокачественную фразу «За Битова двух небитовых дают», и заканчивая окололитературным радиошустряком, ныне, естественно, проживающим в Америке, который среди прочего оскорбительного публично сообщил однажды, что Битов деградировал, спился и ничего не пишет.
Вранье! Усложненные лексической невнятицей последние его тексты невозможно читать просто так, в них нужно мучительно искать сверхценный смысл, и он там есть.
— Дерево, дом, сын и культовый роман — уже значительный список достижений...
— Битов поставил памятник «Чижику-пыжику» в Санкт-Петербурге и «Зайцу» — в селе Михайловском. В шестнадцать лет получил значок «Альпинист СССР». Свободно говорил по-английски. Являлся вице-президентом Международного ПЕН-клуба и почетным президентом Русского ПЕН-центра. Был кавалером всяких орденов и лауреатом множества премий. Битов — почетный доктор Ереванского государственного университета и почетный гражданин города Еревана!
— И один из «китов» постмодернизма!
— Что касается постмодернизма «Пушкинского дома», то этот вопрос не ко мне, так как я — практик и вообще-то не уверен в существовании постмодернизма, соцреализма и прочих «измов». Для меня тексты деляться на великолепно сделанные и сделанные плохо. А русские писатели делятся на тех, для кого Россия — ЭТА страна, и тех, для кого страна — МОЯ. Россия была для Битова МОЯ страна.
Представить вторую половину XX века в руслите без этого романа невозможно, равно как без «Архипелага ГУЛАГ», аксеновского «Ожога», «Сандро из Чегема», «Характеров» Шукшина и книг Астафьева. Я, впрочем, как писатель и читатель предпочитаю раннюю прозу Битова, ибо с юности и навсегда был очарован его рассказами «Бездельник» и «Пенелопа», о чем ему неоднократно говорил, хотя ему это не нравилось. Он же «из своего» предпочитал все-таки «Пушкинский дом» и «Учителя симметрии».