Дмитрий Захаров — журналист, писатель. Работал корреспондентом и редактором «Коммерсанта», руководил PR-подразделениями государственных и бизнес-структур. Повести и рассказы в разное время публиковались в журналах «День и ночь», «Техника молодежи», литературных сборниках. Автор романов: «Репродуктор», «Кластер», «Средняя Эдда». Книга «Комитет охраны мостов» Дмитрия Захарова вошла в короткий список XVIII сезона «Большой книги».
Расскажите, как к вам пришла идея книги «Комитет охраны мостов»? Как долго вы работали над сюжетом? Кого из героев сложнее всего было прописывать?
К сожалению, «Комитет» - куда больше заметки наблюдателя, чем мне хотелось бы. Мечтаю о моменте, когда придется выдумывать сюжеты, но пока жизнь навязывает свои.
Материал для романа начал собираться еще более десяти лет назад, когда я работал в «Коммерсанте». Тогда в регионах возникли первые показательные «экстремистские» дела, из которых потом будут вырастать все новые. Постепенно кристаллизовался и образ одного из «героев» нашего времени – провокатора: человека, который собрал других, «подвел под статью», а потом выступил свидетелем обвинения в суде. Этот удивительный персонаж показался мне крайне важным для изучения. Не менее важным показалось и поговорить о том, что происходит с родными, как правило, очень юных людей, которых такие провокаторы «оформляют».
«Комитет» писался три с половиной года, и за это время мне как автору пришлось примерить на себя жизнь разных героев, в том числе родителей детей, которые попали в лапы чудовищ. Это эмоционально, пожалуй, было самым сложным в работе над текстом.
В вашей книге Сибирь — довольно мрачное место, где царит несправедливость и обитают чудовища. Вы родились в городе Железногорске Красноярского края, хорошо знаете людей, природу и климат Сибири. Интересно узнать, как вы видите Сибирь в действительности? Как складывались ваши отношения с этой землей, начиная с детства и до сегодняшнего дня?
Я прожил в Сибири 30 лет и продолжаю говорить «у нас», имея в виду Красноярск. Моя малая Родина – это мои друзья, родные, первая любовь, учеба, надежды, «школа жизни» и так до бесконечности - не случайно в трех моих романах из четырех возникает тема Сибири. В то же время я не лакирую действительность. Север в моих текстах, безусловно, отличается от парадных пейзажей и портретов.
Герои, живущие в Красноярске, не могут не замечать «режим черного неба» - неблагоприятные экологические условия, ставшие, к несчастью, отличительной чертой города. Томичи едва ли не в курсе, что такое Колпашевский яр и какая история – в том числе действий местных властей – за этим страшным эпизодом стоит. Ну, а прошлое Норильска никак не отделимо от Норильлага – город в буквальном смысле вырос из него. Убежден, что попытка «прятать» неблаговидные сюжеты – что прошлого, что настоящего – не добавляют нашей истории величия, а только затуманивают картину и заставляют снова и снова делать заход на старые грабли.
Мне приходилось путешествовать по крайнему Северу, и там особенно заметно, что руины советской империи невозможно задекорировать. В них есть свое очарование: масштабы, отголоски какого-то мегаломанского плана. Но очарование это мрачное, инопланетное.
Вы отдаете предпочтение жанру антиутопии. Почему именно антиутопия и чем вас привлекает этот жанр?
Я про себя то и дело читаю, что работаю в жанре антиутопии, социальной фантастики, политического триллера, магического реализма, и, возможно, в каком-то еще, не столь известном науке. Из этого можно сделать вывод, что читатели видят в текстах разное. Чего автору только и надо.
Сам я ни в какой момент не ставлю перед собой задачи написать антиутопию. Или детектив. Или «актуальный роман». Всегда первична тема. Есть история, которая заставляет меня бесконечно размышлять, переживать, искать объяснения. И однажды я уже не могу жить, чтобы не поговорить о ней с читателем. Начинаю подыскивать слова, интонацию, маски героев и злодеев. Все это может родить текст, который похож на антиутопию. А может – такой, который не похож.
Но, конечно, я слукавлю, если скажу, что инструментарий антиутопии мне не близок. Разъять страшное на составляющие – чтобы показать, что проигрыш ему не предрешен – да, это один из моих приемов.
Садистская бюрократическая машина со стороны может казаться умной, ладно скроенной, хорошо администрируемой, однако, мой опыт политического журналиста позволяет взглянуть на нее иначе. Я стремлюсь показать читателю эту точку обзора – в надежде, что это поможет ему более трезво оценивать действия машины и меньше их обожествлять.
Поделитесь вашими творческим планами на ближайший год.
Последние полтора года учат нас, что строить далекоидущие планы – дорогая привилегия. Однако если представить, что мы в самом деле способны загадывать, то я бы сказал, что мои творческие планы – это, во-первых, разговаривать с читателями: как с теми, кто уже знаком с книгой, так и с теми, кому она может оказаться нужна. Именно поэтому я последнее время стараюсь ездить по регионам.
Во-вторых, я уже много лет пишу роман, который то и дело откладываю, поскольку кажется, что для придания ему правильного звучания мне не хватает мастерства. Сейчас делаю к нему новый подход – с надеждой, что эта волшебная сказка или, может быть, притча – в декорациях закрытого города и детского военного лагеря – сложится.
Какие книги короткого списка вы можете отметить? Что-то уже успели прочитать?
К сожалению, прочитал пока не так много: Сашу Шалашову, Хелену Побяржину, Алексея Сальникова, Михаила Визеля. С книгой Евгения Кремчукова знакомлюсь сейчас. Михаил Турбин, Оксана Васякина и Василий Авченко – на очереди.
Выделять кого-то пока не стану – нужно еще поднабраться читательского опыта. Но знаю, что буду болеть за молодых коллег – все же одна из основных задач литературной премии – зажигать для читателя новые звезды.
