«Шукшинские дни на Алтае» прошли, а впечатления и мысли остались. Доктор культурологии и заслуженный профессор МГУ Владимир Елистратов рассказал барнаульцам, в чем зло заимствований, табу, чесания бороды, а в чем сила «Огонька», Шукшина и Джерома К. Джерома. Altapress.ru публикует его избранные цитаты из лекции в библиотеке им. Шишкова.
О запретах и заимствованиях
— Меня зовут Владимир — это церковнославянизм, Станиславович — полонизм, а Елистратов — латинизм. Давайте меня отрицать. Есть люди, которые понимают, в чем сущность табу. А есть те, кто принимает решения.
Товарищи из Думы, при всем уважении, ничего в этом не понимают. Заходит депутат с образованием нефтяника и рассказывает лингвистам, как жить. «Давайте бороться с заимствованиями». Но что это такое, где они начинаются? Если уж Маша — еврейское имя, о чем вообще речь? Заимствование — неразрешимый вопрос. Если есть избыточность, то нехорошо, но как это регулировать? Нужна воля, пока есть только «хотелки».
20 последних лет все четко идет по кругу: «долой мат», «долой заимствования», «долой жаргон», а через месяц все заново. Ничего не происходит.
Об изменении языка
— Вся история языка — это история варваризации. Для изменения нужен человек «центральный». Все плохо разбирали, что Петр I говорил, пытаясь что-то голландское вставить. Когда отправлял в дальние края указ, местные требовали толмача, потому что никто не понимал, что хочет-то император. Потом Пушкин. Его хит «Руслан и Людмила» поднял такой гвалт: как это он мог ввалиться в великосветский салон в валенках? А человек просто избавился от лишнего. Можете прочитать текст XVIII века? Нам с Александром Сергеевичем повезло.
О французском с нижегородским
— В последние два-три года иерархия с нормативным, разговорным языком, просторечиями, жаргонами рушится. Жаргона уже нет. Практически все, что было им, уже просторечие. А где оно — там и разговорный, а где он — там уже нормой пахнет. И неудивительно. Еще Бодрийяр говорил, что мы живем в эпохе «ризомы» — «грибницы». Это раньше все было выстроено по принципу дерева: праиндоевропейский язык, потом языковые семьи… Веточки «растут» — все очень уютно. А в грибнице можно из любой точки попасть в другую, нет корней. Мы привыкли в интернете сначала посмотреть про итальянские сапоги, потом про конфликт на Украине, потом перейти к лягушкам: туда-сюда. Дерева нет, мир стал очень неуютным.
Об энергии жаргона
— Мат и жаргон в 1970-1990 годы были знаком протеста. Например, вот Пушкин, переделанный на хиппейский манер: «Три герлицы под виндом пряли поздним ивнингом… «Кабы я была queen’ница»,- спикает одна герлица. - Я б для фазера-кинга Super-session собрала!»». Это протест, который имел заряд, энергию. А сейчас ее нет. Англицизмы теперь что-то вроде партийного языка. Кондовый язык XXV съезда. Есть плохая книжка, но с хорошим названием: «Почему бизнесмены говорят как идиоты?». Им же нужно отчеты делать — непонятными словами в конце года пишут 50 томов ерунды. Как в поздний советский период.
Пик заимствований, я думаю, уже пройден – движение утеряло энергию.
О междометиях и интонациях
— В русском языке огромное количество междометий. В университете защищалась диссертация по слову «а» — там 1,5 тыс. его значений, в зависимости от интонирования. Междометие — богатство.
Знаете, какое самое распространенное междометие сейчас? «О, нет!», которое пришло из английского. Рассказывал мне акушер: рожает тетка и кричит: «О, нет!». В подкорке сидит. Ничего плохого нет, но оно засосало все междометия.
То же самое с интонацией — она беднеет. Восходящая, которая также свойственна английскому языку, влияет на нашу речь. А это опасно: в нашем свободном порядке слов интонация играет огромную смыслоразличительную роль. Послушайте, как студентки в Москве общаются: «И Ты Дура Зачем Мне Это Говорила?». Взвинчивает интонацию на каждом слове и думает, что это экспрессия. А через три минуты уже слушателю надоела.
Вред заимствований не в том, что это заимствование, а в том, что оно убивает исконное.
О величии простоты Шукшина
— Я всегда говорил, что Шукшин — писатель будущего. Он понят и разгадан на 3%. Слишком пушкинский план. Например, филолог Алексей Лосев говорил, что «Я вас любил» — аниконическая поэзия, безОбразная. «В душе моей угасла не совсем» — это стертая метафора. И дальше слова-слова-слова. Но, тем не менее, определенная магия есть. Шукшин из этой же когорты. Читаешь рассказ: что там в самом языке? Краткость, лаконизм.
Кто скажет, что такого в «Троице» Рублева? В искусствоведческой работе будет много умных слов, но никто не объяснит, в чем прелесть — а она есть. Как и у Шукшина.
Нам нужно поучиться у британцев. Знаете Джерома К. Джерома? Простенько и со вкусом: бороду не чешет и о смысле жизни не говорит. Качественно и хорошо пишет для людей, не претендуя ни на что и не впадая в петросяновщину — в чем наша беда.
Захожу как-то в книжный магазин, открываю книгу. Первая фраза: «Ты спрашиваешь меня, есть ли бог?». И это я читать буду? Человек спрашивает меня об этом после Достоевского? Ты кто вообще? Все было сказано. Глубокомыслие, чесание бороды о самом главном — очень опасно. Шукшин в этом отношении очень показательный. «Личико попроще» — выражение есть. Скромный писатель, не претендующий. Нам не хватает этого.
Об общем
— Нет общего цитатника у нас между поколениями. Молодежь своими цитатами оперирует, мы — своими. И друг друга не понимаем. Раньше массовая культура оправдывала свое название: все смотрели «Огонек». Это своего рода скрепа: все знали его, и кто там поет. Постепенно вся культура перешла в режим «супермаркета». Берете то, что вам нужно, а остальное не знаете. И полочки, у которых мы ходим, разные, и мы друг с другом не пересекаемся.
Давайте читать Шукшина вместе, например. И снова будет общий цитатник.
Об отношении к богатству
— Мы относимся к нашему языку примерно, как к природным богатствам. У нас их до фига. Нефти много, газа много, серебра-золота — залейся. И культуры столько же накоплено. Шишков великий писатель, но классика это то, что все знают и не читают.